Наряду с литературной формой имени действия на -у/-ү, активно употребляется отглагольное имя на -ыш/-еш: Китап әйтешенчә ‘Как сказано в книге’. Имя действия на -ыш/-еш встречается во всех трех диалектах татарского языка, но особенно активно оно в говорах среднего диалекта, например, в нукратском, параньгинском, заказанском, нурлато-кайбицком. В мишарском диалекте оно выступает а таких говорах, которые формировались в контакте со средним диалектом, например, в чистопольском. Форма имени действия на -ыш/-еш сохранилась и в других тюркских языках: в ногайском, балкарском, турецком. Имя действия на -ыш употреблено в поэме «Төхфәи Мәрдан» поэта XVI века Мухамадьяра.
Параллельно с литературной формой на -гач/-гәч в говоре часто употребляется -гачыннан/-гәченнән. Отрицательная форма деепричастий на -ып/-еп/-п и -а/-ә, -и образуется с помощью аффиксов -май/-мәй, -майынча/-мәйенчә, -майынчы/ -мәйенче.
В говоре крещеных татар заинской группы зафиксированы следующие грамматические особенности. Глаголы 1 л. ед. и мн. чисел желательного и изъявительного наклонений, образованные от деепричастий на -ый, -ий, -й имеют формы -ыйым, -ийем: утырыйык – утырыйк ‘посидим-ка’.
Аффикс множественного числа -лар/-ләр, присоединяясь к именам существительным, числительным, глаголам и другим частям речи придает им оттенок усиления: Җәгүр әле сәпсим малайлар ыйы ул чагында ‘Егор еще тогда был совсем мальчиком’.Деепричастные формы на -гачын/-гәчен, -гачыннан/ -гәченнән вместо литер. на -гач/-гәч, -кач/-кәч активно употребляются в говорах среднего диалекта татарского языка, в том числе и в говорах крещеных татар (атлас, карта ¹ 82).
Имя действия на -ыш/-еш, принимая аффикс -лы/-ле, употребляется в роли причастий на -ырлык/-ерлек + түгел и -а торган: Әйтеп бетерешле (бетерерлек) түгел эшнең күплеген ‘Даже не выскажешь, как у меня много работы’.
Третья глава «Лексические и этнолингвистические особенности» посвящена анализу лексических и этнолингвистических особенностей. Лексика исследуемых говоров, в основном, совпадает с общетатарской лексикой. Большая часть диалектной лексики говоров указанного региона наблюдается и в соседних, контактирующих с ними говорах татарского языка. Однако имеются интересные аналоги как в говорах соседних народов Поволжья и Приуралья, так и в языках более отдаленных районов: Сибири, Алтая, Средней Азии и др.
В исследуемых говорах представлены заимствования из других языков: русского, арабского и персидского, угро-финских.
В мишарском диалекте татарского языка специалистами по татарской диалектологии зафиксировано немало лексических заимствований из мордовских языков. И в чистопольском говоре зафиксированы некоторые лексические заимствования: пәзи, пәзе ‘посконь’. Ср. мокша. пазяй ‘кудель, посконь’, эрз. пазе, мошко ‘конопля’, морд. мушко ‘волокно, кудель’ и др.
У татар-мишарей и мордвы имеются культурно-языковые параллели и в традиционных обрядах (Баязитова 2000, 352-354).
Большое внимание уделено анализу русских заимствований чистопольского говора мишарского диалекта в виде фонетической и морфологической характеристики русизмов. Заимствование русских слов и освоение их в диалектах и говорах татарского языка сопровождается целым рядом фонетических изменений, обусловленных внутренними законами развития заимствующего языка, особенностями его фонетической системы. Сильным фонетическим изменениям подверглись заимствования дооктябрьского периода, когда русизмы проникали в татарский язык в основном через разговорную речь, из русских диалектов в процессе устного общения татар с окружающим их русским населением.
В татарском языке русские заимствования принимают или целиком переднеязычную, или заднерядную огласовку.
а~ә. Гласный а, как ударный, так и безударный, переходит в ә в сочетании с мягкими согласными в начале, в середине и в конце слова: кәнсәләр ‘канцелярия’; әрмийә ‘армия’.
о~у. Под ударением звук о русского языка, как и в остальных говорах татарского языка, переходит в у: тучны ‘точно’; ахуты ‘охота’; гарбун ‘гармонь’.
о~(а)~ә. Когда в слове имеются мягкие гласные, звук о, который перешел в а, заменяется звуком ә нижнего подъема, переднего ряда: корзина>карзина>кәрҗин; керосин>кирасин>крәчин.
е~и. Русский ударный звук е в положении между согласными переходит в и: иликтер ‘’электр’; билит ‘билет’; нифет ‘нефть’.
Преобладающее большинство старых русизмов вошли в татарский язык вместе с теми предметами и понятиями, которые прочно вошли в хозяйство и быт татар. Такие слова относятся к наиболее древнему пласту заимствований. Например: ызба <рус. изба – тат. литер. өй ‘дом’, путалак<потолок – тат. литер. түшәм, куцарка < рус. кочерга – тат. литер. кисәү агачы и др.
Морфологические наблюдения показывают, что одной из характерных особенностей функционирующих в татарской речи заимствований из русского языка является присоединение к ним специфических аффиксов татарского языка. Например:
г(е)рәпләләү – рус. грабля>герәплә + афф. -ләү ‘боронать’;
гур′лану – рус. горе>гуре + афф. -лану ‘горевать’;
катайлау – рус. катать>катай + афф. -лау ‘гладить, катать белье’;
келәwезләнү – рус. кляуза>келәwез + афф. -ләнү ‘капризничать’.
В говоре выделяются некоторые наречия, которые образованы присоединением татарского аффикса -лап к русским основам.
Например:
залатниклап – рус. золотник>залатник + афф. -лап ‘золотниками’;
касуйлап – рус. косой>касуй + афф. -лап ‘криво, непрямо’.
Большая часть заимствованных существительных составляют слова, образованные при помощи татарских аффиксов -лык/-лек, -чы/-че. Например:
винеклек – рус. веник>винек +афф. -лек ‘березовые ветки для веника’;
картуклык – рус. картофель>картук + афф. -лык ‘картофельное поле, огород’;
манитлык – рус. монета>манит + афф. -лык ‘женское нагрудное украшение’.
В татарской устной речи качественные и относительные прилагательные образуются от русских основ с помощью аффиксов -лы/-ле и -сыз/-сез. Например:
генибалы – рус. гнев>гениба + афф. -лы ‘гневный, мстительный’;
пут′чыс – рус. путь>пут' + афф. -сыз ‘непутевый, бестолковый’.
В говоре зафиксированы и некоторые наречные слова, заимствованные из русского языка. Например: начылый, начилә – рус. насилу, пузда – рус. поздно, уптым – рус. оптом, зырук – рус. вдруг, неожиданно и др.
В говоре имеются такие заимствования, в которых наблюдаются расширение или сужение их значений. Слово бисида > рус. беседа — в говорах мишарского диалекта, в том числе и в чистопольском, употребляется в значении ‘пир, званый обед, застолье’. Слово задатка′ > рус. задаток, в чистопольском говоре, как и в других говорах мишарского диалекта, обозначает один из старинных обрядов: передача родителями жениха соответствующее количество меда, чая, денег родителям невесты после сговора с ним.
В чистопольском говоре мишарского (западного) диалекта русские заимствования наблюдаются меньше, чем в других говорах мишарского диалекта, распространенных вне территории Татарстана. Это, возможно, объясняется тем, что, во-первых, чистопольский мишарский говор оказался в окружении говоров среднего диалекта, во-вторых, из-за сильного влияния на этот говор татарского литературного языка.
В говоре крещеных татар имеется слой, связанный с христианством и русской культурой. Из заимствований этого типа довольно большое место занимают русские имена, принятые у кряшен, а также слова, обозначающие реалии, относящиеся к христианскому культу и названия календарных обрядов, праздников. В современных именах крещеных татар законсервировались и сохранились в качестве исторических реликтов русские канонические имена привычные у русских в прошлом, но полностью вышедшие из употребления: Ермолай, Аграфина, Марфа, Василиса, Прокофий, Филипп, Фекла, Евросинья, Флегоний и др. При освоении русских имен произошло приспособление их к татарскому произношению, т.е. русские имена подчинились фонетико-грамматической и акцентологической структуре татарского языка (Баязитова 1986, 82-83). Как известно, в говорах крещеных татар устойчиво явление җоканья, т.е. в большинстве случаев литературному й в начале и середине слова соответствует придувной звонкий җ. Эта особенность активно проявляется и в собственных именах: Марҗа/Марҗый ‘Марья’, Дарҗа/Дарҗый ‘Дарья’, Җәкәү ‘Яков’, Үкчинҗә ‘Аксинья’, Илҗә ‘Илья’ и др.
В говоре крещеных татар наблюдаются значительные сокращения и искажения русских имен. К неполным русским именам часто присоединяются следующие аффиксы:
-ый/-ей: Ибый- Иван, Гөрей – Григорий, Пантый – Пантелеймон, Татый – Татьяна, Марҗый – Мария, Дарҗый – Дарья;
-ук/-үк: Әрчүк – Арсений, Микук – Михаил, Илүк – Илья, Мәтүк – Матрена, Барук Варвара, Аудук – Авдотья;
-уш/-үш: Әлуш – Алексей, Иртүш – Артемий, Микуш – Михаил, Даруш – Дарья, Кәтүш – Екатерина, Баруш – Варвара;
-уч/-үч, -ич: Җәүлич – Евгения, Бибич/Пидуч – Федосья, Упруч – Афросинья, Анич – Анисья, Марич – Мария.
-ка/-кә, -кай/-кәй: Бәчкә – Василий, Питкә – Петя, Ибука – Иван, Лизкә – Лиза, Ычтупка – Степанида.
Перечисленные аффиксы собственных имен встречаются и в других диалектах и говорах татарского языка, а также в тюркских языках (Баскаков, 1971, 96).
В обрядовой и культовой терминологии крещеных татар довольно большое место принадлежит терминологии русско-христианского происхождения.
При освоении русско-христианских терминов произошло приспособление их к татарскому произношению, т.е. они претерпели значительные фонетические изменения: раштуwа < рус. рождество, кершәнә < рус. крещение, симек//чимек <рус. семик, тручын < рус. троица, менибун < рус. молебень и др.
Вторую группу заимствований составляют арабо-персидские слова. По характеру арабо-персидских заимствований юго-восточные говоры Татарстана проявляют большую общность с татарским литературным языком. С тематической точки зрения они, в основном, выражают понятия, связанные прежде всего с религией, наукой, культурой и общественной жизнью, бытом и др. Считается, что персидские заимствования вошли в татарский язык, в основном, устным путем, а арабские, главным образом, книжным путем.
Следует отметить, что в указанных говорах, как и в татарском литературном языке, широко представлен тот слой лексики, который уводит нас в эпоху проникновения арабизмов и фарсизмов. Например, ахры ‘видимо, вероятно’; ахирәт ‘загробная жизнь, верный, закадычный друг’; ахма¹ ‘бестолковый, дурной’; бәрәкалла ‘слава богу’, бәла ‘беда’; бәндә ‘человек’. В последнее время в связи с обновлением и возвращением некоторых религиозных обрядов стали более употребительными старые забытые или полузабытые слова, которые раньше считались архаизмами: имам, мәчет, хаҗ, мөфти, никах, мулла и др. В исследуемых говорах обнаруживаются слова, восходящие своим происхождением к терминологии ислама, а по содержанию переплетенные с древними народными обычаями, мифологией, верованиями: йаң¡ыр намазы (менз.) полевое моление дождя, хәwеф намазы (менз.) моление, которое читают для предотвращения беды’, каз нәзере (чст.) ‘моление по обету с жертвоприношением гуся’ и др.
В чистопольском говоре отмечена особенность имен собственных, принятых из арабского языка: они произносятся в сокращенном виде: афф. -кай/-кәй: Шамкай – Шамиль, Камкай – Камиль, Халкәй – Халиулла, Кәлкәй – Кәлимулла; афф. -ай/-әй: Исмай – Исмайыл, Исай – Искак, Патый – Фатыйма; афф. -ук (встречается он только в одном варианте – с гласным заднего ряда): Мөршук – Мөршидә, Айшук – Айшә, Җарук – Җарулла, Йарулла; афф. -уш (также имеет лишь один вариант с гласным заднего ряда): Сан'уш – Санийа, Ал'уш – Алийә, Фәйзуш – Фәйзулла, Апуш – Габдулла.
Религия крещеных татар характеризуется причудливым переплетением и языческих, и исламских, и христианских элементов. Как уже было указано прежними исследователями, в их образе жизни наблюдается очень сложный и интересный религиозный синкретизм. Синкретизм – (<греческ. synkretismos ‘соединение, объединение’) – в филисофии – разновидность эклектизма, сочетание разнородных, противоречивых, несовместимых воззрений (Словарь иностранных слов 1980: 467). До этого времени считалось, что в лексике крещеных татар очень мало заимствований из арабского и персидского языков. Но крещеные татары до принятия христианской религии прошли одинаковый исторический путь вместе со всеми татарами. Поэтому в их говорах имеются и арабские, и персидские слова.
Крещеные татары почитают большое количество духов и мифологических существ. Человек, чувствуя постоянную зависимость от природы, вынужден был просить того или иного духа не вредить ему, удовлетворять его нужды. Каждую просьбу человек сопровождал принесением жертвы.
В заинской группе кряшен зафиксированы довольно много обрядов и верований, которое обозначаются арабскими словами. Например: корман (<арабск. ﻦﻣﺮﻗ) – в татарском литературном языке корбан. Слово корбан в татарских диалектах зафиксирован в следующих фонетических вариантах: корман – в говорах крещеных, астраханских татар, в диалектах сибирских татар, кырбан – в мишарском диалекте, ¹ырбән, ¹ырбәннек в говоре пермских татар (Баязитова 1997; 2001; 2003). Корман в кряшенских говорах обозначает моление с жертвоприношением, которое совершается с целью предотвращения засухи или какой-нибудь беды. Корман существовал повсеместно до конца минувшего столетия. Назначение его – умилостивление «небесного царя», распоряжающегося судьбами людей и скота, который по представлению кряшен, волен послать болезни и мор. Поэтому корман совершается в целях сохранения жизни и здоровья жителей, а также домашних животных (Коваль 1930: 81).
Со словом корман зафиксированы следующие словососчетания: корманнау ‘делать моление, жертвовать животное, желательно белого цвета’, корман кайыны ‘береза жертвоприношения’, корман чокыры ‘овраг жертвоприношения’, корман җылгасы ‘речка жертвоприношения’, корман җылгасы «тота» ‘речка жертвоприношения «держит, хватает», т.е. верят, что там имеется дух, который присылает разные несчастья, болезни’.
В говорах крещеных татар (в том числе и в заинской группе) зафиксированы еще такие интересные заимствования из арабского языка, которые не имеются или редко употребляются в других диалектах и говорах татарского языка. Например: кийаматлык ‘посаженые (мать, отец)’, ахирәт кыз ‘подруга невесты’, кәбен ‘религиозное бракосочетание’. Кодай Алла – такое выражение часто употреблено в религиозных книгах «на крещено-татарском языке», написанных миссионерами. Таким образом, большинство арабских заимствований в говоре кряшен изучаемого региона относится к обрядовой лексике и обрядовому фольклору, религии. Некоторые из них подверглись незначительным фонетическим изменениям.
В четвертой главе «Тематические группы лексики» анализируются лексико-тематические группы. Такой анализ позволяет глубже раскрыть соотношение литературной и диалектной лексики говоров. По имеющимся в нашем распоряжении материалам выделяются следующие группы лексики: лексика семейного этикета и родственных отношений; термины ткачества и названия одежды, украшений; термины обряда баш бәйләү и его детали; термины свадебных обрядов, свадебная обрядовая пища, свадебные персонажи, приданое; термины календарных обычаев и обрядов и др.
Исследуемые нами говоры региона юго-восточного Татарстана богаты лексическими и фонетическими вариантами древней и очень интересной историко-лингвистической тематической группы – лексики семейного этикета и родственных отношений.
Слова, обозначающие отношения людей по родству, называются по-научному терминами родства и известны каждому. Вместе с ними еще живы в языке термины свойства, указывающие на отношения людей, возникшие в результате брачного союза – отношение одного из супругов с родственниками другого, также между родственниками обоих супругов. Сегодня многие из этих терминов, в старину широко известные и встречающиеся в литературе, понятны не каждому. Некоторые из них забываются, отмирают. Между тем, для наших предков это были живые, часто употребляемые слова. В мензелинском и крещено-татарском говорах юго-восточного региона слова, обозначающие термины родства со стороны мужа по отношению к жене, образуются при помощи преф. би, бий, где бий – др. тюрк. бег ‘князь, вождь, правитель, бег; муж, супруг (ДТС: 91). Например: бийана, бийем (менз., крш.). В чистопольском говоре, как и других говорах мишарского диалекта, термины родства образуются со словом кайын (>кан', кан'а) (МТД 1962:248). Термины родства со словом кайын широко употребляются и в других тюркских языках (Покровская 1961: 68-69). Образование терминов родства со словом би характерно для говоров среднего диалекта и для чувашского языка: пайатам ‘свекор’, пайанам ‘свекровь’, пайахам ‘брат мужа’.
кан', кан'ата (чст.) ‘свекор’;
кан'а, кан'н'а, кан'ана (чст.) ‘свекровь’;
кан'ага (чст.) ‘старший брат жены’;
кан'игәч, канигәц (чст.) ‘сестра мужа’. В говорах мишарского диалекта игәч родная старшая сестра (Махмутова 1979: 142).Раньше в татарских семьях была очень красивая традиция – придумывать своим свойственникам новые красивые имена – ласковые молодым, почетные – старшим. Такой этикет соблюдался во всех группах татарского народа, но особенно строго он соблюдался до сих пор в группах татар-мишарей. Например, см. обычай җакшы ат әйтү ‘сказать, назвать хорошие имена’ (Баязитова 1992: 189). Были также общепринятые ласковые и величательные слова. Например, слово абыз в сочетании с терминами родства активно употребляется в говорах среднего и мишарского диалектов. В татарском языке слово абыз+тутай>абыстай имеет следующие значения: 1. Учительница мусульманской религиозной школы; 2. Абыстай – обращение к родной старшей сестре, а также к жене муллы или состоятельного лица. В мензелинском говоре, как и в нукратском говоре и в говорах мишарского диалекта, слово абыстай употребляется в значении старшей сестры (в миш. диалекте и в обращении к младшим золовкам) с соответствующими эпитетами: зур ‘большой’, бәләкәй ‘младший, маленький’, мулла ‘мулла’ – т.е. ученый, религиозный: зур абыстай, мулла абыстай, бәләкәй абыстай. В чистопольском говоре такого типа обращений со словом абыстай наблюдается еще больше: аппак абыстай, бер генә абыстай, күркле абыстай, мулла абыстай. Кроме того, слово абыстай имеет сокращенную форму: астай, абыз астай, иркә астай, йылтыр күз астай, матур астай, сүгәнем астай, туганым астай – эти слова употребляются невестой при обращении к младшим золовкам. Слово абыз/абыd у татар весьма древнего происхождения. Известно, что раньше абызы являлись постоянными представителями местной власти и обладали определенными функциями. Это были авторитетные и уважаемые среди населения люди, известные к тому же своей ученостью. Среди женщин такую же роль играли жены абызов или вообще пожилые женщины, отличавшиеся умом и честностью (абыз тутай > абыстай) (Татары 1967: 208).
В исследуемом регионе особый интерес представляют также термины родства и свойства, употребляемые в сочетании со словом ак ‘белый’. Большинство таких выражений зафиксированы в говоре крещеных татар: ак әби ‘форма вежливого, ласкового обращения к старшей родственнице отца’; ак бабай ‘форма вежливого обращения к старшему брату отца’; ак бийем ‘форма вежливого, ласкового обращения к старшей сестре мужа’; ак дәдәй ‘форма вежливого обращения к старшему брату отца или матери’; ак печкә ‘форма ласкового обращения к младшей сестре мужа’.
Немалую роль играют у крещеных татар отношения, связывавшие неродных людей через обряд крещения ребенка, т.е. приобщения младенца к православной церкви. Мужчина и женщина, которые исполняют обряд крещения ребенка, называются: урсанай<рус+анай ‘мать’, урсәни<рус+әни ‘мама’, урсай<рус+ай – сокращенно от анай ‘мать’ – т.е. русская мама; урсәти<рус+әти ‘отец’, т.е. русский отец.
Через русский язык и христианскую религию в говоры крещеных татар проникли некоторые слова, объясняемые как духовное родство: кум, кума.
Традиционная одежда татарского народа имела разнообразные формы и варианты. Кроме утилитарного назначения – защиты тела от воздействия наружной среды – она обладала символическими и ритуальными функциями.
Многие виды одежды, обуви, головных уборов относятся в прошлое, но их названия и воспоминания о них живы еще в татарских диалектах: киндер күлмәк ‘платье, сшитое из домотканного холста’, басма күлмәк (крш.) ‘платье, сшитое из фабричной ткани’, кәбенгә кергән күлмәк (крш.) ‘платье, которое надевали крещеные татарки во время венчания в церкви’, өститәкле күлмәк (менз.) ‘платье, оборка у которого нашивалась сверху, т.е. у талии’, постау җилән (крш.) ‘зилян из сукна’. В исследуемом нами регионе особого внимания заслуживают головные уборы и украшения крещеных татар, которые восходят к древнетюркским типам, рано исчезнувшим у казанских татар. По одежде и украшениям крещеные татары близки чувашам и удмуртам, однако названия украшений и одежды – древнетатарские: ак калпак ‘вязаная белая шапочка с кистью на конце’, чачак ‘бахрома, сделанная из позумента’.
В говоре крещеных татар сохранились еще интересные подробности обряда баш бәйләү ‘смена девичьего головного убора на убор замужних женщин’, дополняющие это уникальное явление новыми этно-лингво-фольклорными материалами. Здесь имело место проявление древних верований, связанных с верой в магическую силу женских волос, что прослеживается у многих народов (Смирнов 1951: 139). Так у Н. Гаген-Торн (1960: 139-150) мы читаем: «С одной стороны, женщина должна была прятать волосы потому, что, входя в чужой род, она может повредить ему своей магической силой. С другой стороны, женщина должна прятать волосы потому, что это символизирует ее подневольное положение: в более отдаленную эпоху она должна была не только прятать волосы, а срезать или брить их, выходя замуж...».
В юго-восточных районах Татарстана (Восточного Закамья) встречаются уникальные говоры татарского языка: мензелинский, чистопольский и крещено-татарский. В обрядовой лексике этих говоров наблюдается взаимовлияние и взаимопроникновение, в то же время сохраняются основные специфические особенности, характерные для каждого из них. В диссертации представлен богатый материал свадебной обрядовой лексики: названия обрядовой пищи: ¹ап¹а баwырса¡ы (менз.) ‘баурсаки, завернутые в платок и предназначенные для рассыпания у ворот жениха при приводе невесты’, кийәү баwырса¡ы (менз.) ‘баурсаки, испеченные в доме невесты для дома жениха’, ¹ыз баwырса¡ы (менз.) ‘баурсаки, испеченные в доме жениха для дома невесты’, кыда кукайы (чст.) ‘мелкие хлебцы, досл. яйца свата’, ¹ойма¹, кийәү ¹ойма¡ы (менз.) ‘оладьи, испеченные для жениха и невесты’, кыстырган, кыстырма (чст.) ‘пироги с фруктовыми начинками’, пар каз (менз., чст.) ‘пара жареных или вареных гусей, как свадебный атрибут’; свадебных персонажей: ¹ода (ср. д.), кода/кыда (миш.д.) ‘отцы и мужские родственники жениха и невесты по отношению друг к другу’, төп ¹ода, оло ¹ода (менз.) ‘отец жениха или невесты’, ийәрчен, ийәрчен ¹ода (менз.) ‘мужские родственники и гости, пришедшие на свадьбу сопровождая төп ¹ода’, арчи, әрчи (менз.) ‘свадебные гости, сопровождающие невесту в дом жениха’, атлы кодалар (крш.) ‘свадебные гости, приезжавшие из других деревень на лошадях’, аргыш (крш.) ‘самый главный, уважаемый человек на свадьбе, глава свадьбы’; приданого: өшәнчек (ср.д.), өшәнцек, эшәнцек, эшәнчек (миш.д.) ‘вещи невесты, приготовленные вручную’, ¹ыз малы (менз.) ‘одежда и другие вещи, приготовленные для дома жениха стороной невесты’, ¹ыз бүләге (менз.) ‘подарки невесты всем участникам свадьбы’, кийәү бүләге (менз.) ‘мелкие подарки жениха для раздачи в дни свадьбы’, бу¹ча (менз.), букца, нукца (чст.) ‘сшитая в форме треугольника из домотканной материи сумка’, сандык бирнәсе (крш.) ‘вещи, приданое невесты, привезенное в сундуке’, элү (крш.) ‘подарок невесты, досл. вешать’ и др.
Календарная обрядность, возникнув в глубокой древности еще во время язычества, представляет собой необычно сложный комплекс действий. Как память об историческом прошлом народа, они представляют большой интерес и со стороны лингвистики.
В диссертации систематизирована лексика весеннего сева, сабантуя, праздников-джиенов, зимних календарных обрядов нардугана ‘святок’, май чабу ‘масленицы’ и др.
В изучаемом регионе сабантуй обычно празновали у околицы (үкилчәдә), или на горе, на возвышенном месте, где быстрее кончается снег и высыхает земля. Огороженный веревками круглая площадка, т.е. место соревнований и игр сабантуя, называется майдан или бәйге урыны. В связи с этим праздником известны следующие названия соревнований, которые дошли до наших времен: атчабыш, ат чабышы ‘конные скачки’, татарча көрәш ‘борьба по-татарски’, ар¹ан тарту ‘перетягивание каната’, ¹апчы¹ кийеп йөгерү ‘бег в мешках’, ¹ашы¹¹а күкәй салып, ¹ашы¹ сабын аwыз¡а ¹абып йөгерү ‘бег с ложкой во рту с с положенным на нее яйцом’, чиләк-көйәнтә белән су күтәреп йөгерү ‘бег с ведрами на коромысле, наполненными водой’; чүлмәк wату ‘с завязанными глазами разбить палкой горшок, стоящий на земле’, ба¡ана¡а үрмәләү ‘лазание на высокий гладкий столб, наверху которого подвешен приз (иногда живой петух в клетке), ¹апчы¹ белән су¡ышу ‘бой с мешками, набитыми сеной или соломой, который ведут, сидя на бревне’.
Весенний цикл обрядов и праздников, проводимых перед сабантуем и перед весенним севом, в изучаемом регионе имеет названия сөрән и әрәпә. В мензелинском говоре выделяются следующие обрядовые термины, дополняющие и объясняющие эти обряды: атлы сөрән ‘сбор подарков для сабантуя верхом на лошадях’, җайда¹лы сөрән ‘то же самое, т.е. сбор подарков верхом на лошадях’, сөрән су¡у, сөрән салу ‘ходить или ездить по деревне, собирая подарки для сабантуя’, әрәпә такмаклары ‘рифмованные причитания, произносимые детьми во время сбора продуктов в день әрәпә’, әрәпә бот¹асы ‘каша, сваренная из продуктов, собранных детьми в день әрәпә, әрәпә пешерү ‘приготовление каши әрәпә’, шишара ‘маленький хлебец’, күкәй күмәче ‘маленький хлебец из пресного теста, замешанного на яйцах’, зәрә ипийе, dәрә ипийе ‘мелкий хлебец’.
Обряд сөрән изучаемого региона интересен еще тем, что в нем ярко выделяется очень древний элемент культуры – участие лошади, культ лошади. Все это дает возможность сравнить его и с праздником «выхода плуга» народов Дагестана: «Во время праздника«выхода плуга» увеселительная часть почти у всех народов Дагестана начинается со скачек. Перед этим праздником приготовляли лошадей на предстоящую скачку, а в день «выхода плуга» прежде всего устраивались конные скачки, затем состязания в беге молодежи и лишь после этого церемония запашки поля. Итак, этот обряд не проходит без участия лошади. Наверное, лошадь у народов Дагестана – также символ плодородия» (Ганиева 1988, 12-13).
Крещеные татары составляют своеобразную группу татарского народа. Оторванные в продолжение веков от основной массы татарского народа на религиозной основе, крещеные татары развивались в некоторой степени изолированно и сохранили отдельные древние черты как в языке, так и в материальной и духовной культуре. От церковности праздников осталось только прикрепление их к какому-то месту в церковном календаре. Первоначальной основой и корнем для всех обрядов этнографы считают трудовую практику древнего земледельца, стихийный опыт народа в наблюдениях примет погоды и других природных явлений (Календарные 1977: 7). Большинство древних обрядов в настоящее время не сохранилось. Но люди старшего поколения их хорошо помнят, рассказывают. Как память об историческом прошлом народа, они представляют определенный интерес и с лингвистической стороны. В заинской группе кряшен выявлены следующие этнолингвистические особенности. Из терминов зимних обрядов: нардуган ‘святки, святочные игры’, кач ману ‘крещенье’, май, май чабу ‘масленица’, чуман озату ‘проводы масленицы’, прычти, пручти; прычти кич, пручти кич ‘прощеное воскресенье’. Из терминов весенне-летних обрядов: бәрмәнчек ‘вербное воскресенье, последнее воскресенье поста’, бәрмәнчек сугу ‘хлестание ветками вербы, ударить или людей или скотину’, оло көн — соответствует русско-христианскому празднику пасхе, досл. ‘великий день’.
В заключении излагаются общие выводы диссертационной работы.
Лингвистический и этнокультурный ландшафт региона пестр, и это не могло не отразиться на построении нашей работы. Исследованные материалы позволяют сделать выводы, что здесь еще в достаточно полной форме сохранилась живая старина, отдельные архаические особенности говоров и многие предметы и обычаи, а также их названия, относящиеся к материальной и духовной культуре. На основе таких материалов строится культурологический подход в лексике. Положение этой группы говоров в общей системе татарских говоров таково, что фонетика и морфология обнаруживает довольно большую устойчивость. Особый интерес представляет соотношение этих особенностей с соседними говорами и говорами далеких регионов.
Естественно, что определенная часть исследуемых материалов представляет собой новую фиксацию уже известных в диалектологических исследованиях фактов. Эти сведения интересны в том отношении, что свидетельствуют о жизни ранее отмеченных особенностей в системе современных говоров.
О приложении к исследованию. Существование говоров разных структур на близких территориях в течение длительного времени вело к взаимопроникновению многих черт в языке и культуре. Все это находит отражение в «Региональном этнодиалектологическом словаре», предлагаемом в качестве приложения к нашей исследовательской работе. Словарь содержит 1413 слов и словосочетаний и богатый иллюстративный материал.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1. Мухаметова, Г.Ф. Языковой и этнокультурный ландшафт региона юго-восточного Закамья Татарстана. (К вопросу изучения современного состояния) / Г.Ф. Мухаметова // Ученые записки Казанской гос. академии ветерин. медицины им. Н.Э. Баумана. – Казань, 2006. – Т. 187. – С. 413–421.
2. Мухаметова, Г.Ф. Диалектные и культурно-языковые особенности татарских говоров региона юго-восточного Закамья Татарстана / Г.Ф. Мухаметова // «Сулеймановские чтения – 2005». Материалы VIII межрегиональной научно-практической конференции. (12–13 мая 2005 г).– Тюмень: ИПЦ «Экспресс», 2005. – С. 99–101.
3. Мухаметова, Г.Ф. Урало-Поволжские параллели в татарских говорах Восточного Закамья / Г.Ф. Мухаметова // Развитие языков и культур коренных народов Сибири в условиях изменяющейся России. Материалы Международной научной конференции (22–24 сентября 2005 г.). – Абакан: Изд-во Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, 2005. – С. 133–136.
4. Мухаметова, Г.Ф. Свадебная лексика в татарских говорах юго-восточных районов Татарстана (сватовство)/ Г.Ф. Мухаметова // «Сулеймановские чтения – 2006». Материалы IX Всероссийской научно-практической конференции (18-19 мая 2006 г.). – Тюмень: ИПЦ «Экспресс», 2006. – С. 73–75.
5. Мухаметова, Г.Ф. Лексика юго-восточных говоров Татарстана, относящаяся к ткачеству и одежде/ Г.Ф. Мухаметова // «Тюркология: история и современность». Материалы Всероссийского тюркологического симпозиума, посвященный 85-летию известного тюрколога Э.Р. Тенишева (Казань, 2006). – Казань: ТГГПУ, 2006. – С. 99–104.
6. Мухаметова, Г. Ф. К вопросу цоканья в татарском языке (татаро-мишарские и сибирско-татарские диалектные параллели) / Г.Ф. Мухаметова // Этнокультурное пространство региона и языковое сознание. Материалы научно-практической конференции. (11 октября 2005 г.). – Тюмень: ТГУ, 2006.– Ч. II. — С. 137 – 139.
7. Мухаметова, Г.Ф. Актуальные проблемы этнолингвистического изучения говоров региона Восточного Закамья Татарстана / Г.Ф. Мухаметова // Тюркологический сборник: материалы Всероссийской тюркологической конференции «Языки и литература тюркских народов: История и современность». – Елабуга: Изд-во ЕГПУ, 2006. – Вып 3. – С. 374–376.

Мухаметова Гюзель Фандусовна

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

КАЗАНЬ – 2007
Работа выполнена в отделе языкознания Института языка, литературы и искусства им. Г. Ибрагимова Академии наук Республики Татарстан