Социально-экономическое неравенство как криминогенный фактор (от К.Маркса до С.Олькова)     Криминология много веков пытается ответить на вопрос о «причинах» преступности. По существу вся история криминологии как науки есть мучительные поиски таких причин. В моих работах, как и во многих трудах и учебниках криминологии, были кратко изложены истоки криминологической мысли.Ниже будет представлена авторская позиция, столь же относительная и далекая от Истины, как и все прочие. С моей точки зрения, не существует какой бы то ни было единой (пусть «интегративной») и специфической только для нее «причины» преступности как социального феномена в силу следующих обстоятельств.

• Причинно-следственная связь – лишь одна из форм взаимосвязей и взаимозависимостей между элементами системы или между системами, причем связь достаточно жесткая и более или менее отчетливо выделяемая лишь на уровне относительно простых, механических систем. Уже биологические, а тем более социальные системы и протекающие в них процессы столь сложны, вероятностны, нелинейны, стохастичны, что выделить «причину – следствие» оказывается принципиально невозможно. В этом отношении социальные процессы «ближе» квантовой физике, нежели классической механике.
• Преступность — искусственный социальный конструкт, не имеющий качественной определенности (per se, sui generis) в реальной действительности. Нельзя найти специфическую причину конструкта, причудливо меняющегося во времени и пространстве по воле законодателя, власти. Такой поиск приводит к трюизмам: причина преступности «весь социально-экономический строй» (Гернет) или же – причина преступности есть уголовный закон (кстати, это понимали уже римляне: ex senatusconsultis et plebiscitis crimina exercentur – преступления возникают из сенатских и народных решений), что вряд ли продвигает нас по пути познания объекта криминологии. При этом ясно, что «весь социально-экономический строй» порождает все социальные феномены, а не только преступность.
• Преступность проявляется в деяниях, признаваемых законодателем преступными «здесь и сейчас». Содержательный диапазон таких деяний огромен – от убийства до надругательства над государственным гербом или флагом, от изнасилования до незаконной порубки деревьев и кустарников, от геноцида до обмана потребителей. Трудно себе представить, чтó еще может объединять все эти столь разнородные деяния кроме формального признака – нарушение уголовного запрета. Очевидно, не может быть общей причины столь разнородных и качественно не определенных, не имеющих естественных границ явлений.
• Преступность – лишь один из видов девиантности. Анализ всех криминологических теорий приводит к выводу: какие бы «причины» преступности ни выдвигались, они всегда являются одновременно «причинами» пьянства и наркотизма, самоубийств и проституции, административных проступков и гражданско-правовых деликтов, а то и просто аморального поведения. Иначе говоря, имеются обстоятельства (факторы), наличие которых делает более или менее вероятным девиантное поведение, а уж какую оно примет форму – чаще всего зависит от случайности или индивидуальных особенностей субъекта. Вообще случайность в современной науке играет неизмеримо большую объяснительную роль, нежели причинность, жесткая детерминированность.

Неудивительно, что большинство современных зарубежных криминологов, в отличие от отечественных, отказываются от бесконечного поиска «причин» преступности и их умножения, обосновывая тезис «корреляции против причинности» (correlationversuscausation). Вместе с тем, оставить преступность без каких бы то ни было объяснений – значит отказаться от криминологии как науки. Разрешение кризисной ситуации – за новой, «сумасшедшей» теорией, которая вышла бы за пределы существующих парадигм криминологии как «нормальной науки» (и потому первоначально была бы категорически отвергнута...).Пока же таковая не появилась (это задача молодых, не отягощенных грузом накопленных знаний),поразмышляем над некоторыми факторами, влияющими на состояние, уровень, структуру, динамику преступности. Впрочем, как и на иные проявления девиантности. При этом следует иметь в виду некоторую двусмысленность, «шизофреничность» объяснения преступности. С одной стороны, рассматривая преступность как социальную конструкцию, мы должны искать объяснение ее существования в деятельности властей, режима, законодателя по конструированию «преступности». С другой стороны, пока и поскольку за этой относительно искусственной конструкцией скрываются реальные виды человеческой жизнедеятельности (убить или ранить другого, завладеть имуществом другого, обмануть другого с выгодой для себя и т.д.), возможно выявление факторов, при которых эти виды деятельности будут проявляться с большей или меньшей вероятностью, в большем или меньшем объеме. Факторы, влияющие на преступность Как всякое социальное явление преступность не может быть объяснена «из себя самой», а лишь с позиции социального целого – общества, чью субстанцию образует совокупность общественных отношений. Многие методологические трудности при изучении преступности, пьянства, наркотизма, самоубийств, коррупции, терроризма возникают вследствие попытки их исследовать и объяснить как самостоятельные, изолированные феномены. Между тем каждое из этих (и других) социальных явлений, будучи в конечном счете порождением общественной субстанции, социального целого, общества – вплетено в систему общественных отношений данного социума и «переплетено» с иными социальными феноменами, процессами. Это еще один – дополнительный довод в пользу невозможности выделить специфическую причину преступности и только преступности. Конечно, можно извлечь из арсенала криминологии множество факторов, так или иначе воздействующих на состояние и динамику преступности. Это и экономические факторы (от цены на хлеб или на нефть до децильного коэффициента и индекса Джини), и социально-демографические (пол, возраст, социальный статус, этническая принадлежность и др.), и культурологические (принадлежность к той или иной культуре, субкультуре, религиозной конфессии), и даже космические (корреляционные зависимости между уровнем убийств, самоубийств, воровства и солнечной активностью, фазами луны). В результате факторного анализа можно определить и относительный «вес» каждого фактора в «криминогенном комплексе» отдельных видов преступлений. Однако более глубоким мне представляется отыскание «ведущего звена» в «криминогенном (девиантогенном) комплексе», объясняющем преступность наряду с другими проявлениями девиантности. Преступность проявляется через определенные уголовным законом действия, поступки людей. Между тем, все свои действия человек совершает, в конечном счете, ради удовлетворения тех или иных потребностей: биологических, или витальных (в пище при чувстве голода, в питье при жажде, в укрытии от неблагоприятных погодных условиях, сексуальных или в продолжение рода); социальных (в статусе, престиже, самоутверждении, самореализации и др.); духовных или идеальных (поиск смысла жизни, цели существования, бескорыстное стремление к знанию, творчеству, служению другим людям). Потребности людей распределены относительно равномерно (в современном развитом обществе люди нуждаются в качественных продуктах питания, чистом воздухе, просторном жилище с водоснабжением и отоплением, в интересной работе, в разнообразном отдыхе и т.д.) и имеют тенденцию к возрастанию (возвышению и расширению). А возможности удовлетворения потребностей – различны, неравны. И хотя определенная степень неравенства зависит от индивидуальных особенностей (ребенок или взрослый, мужчина или женщина, здоровый или инвалид, с высоким интеллектом или не очень), однако главным источником неодинаковых возможностей удовлетворять потребности служит социально-экономическое неравенство, занятие индивидом различных, неоднородных позиций в социальной структуре общества (рабочий или предприниматель, фермер или банкир, школьный учитель или член правительства). Именно от социального статуса и тесно связанного с ним экономического положения (можно говорить о едином социально-экономическом статусе) индивида в решающей степени зависят возможности удовлетворять (более или менее полно) те или иные потребности. Социальную структуру общества изображают обычно в виде пирамиды, верхнюю, меньшую часть которой составляет «элита» общества (властная, экономическая, финансовая, военная, религиозная и т.п.). Средняя – самая значительная по объему часть – «средний класс». В основании пирамиды, в ее нижней части располагаются низшие слои (малоквалифицированные и неквалифицированные рабочие, сельскохозяйственные наемные работники, так называемый «младший обслуживающий персонал»). За пределами официальной социальной структуры (а иногда в самом ее низу – все зависит от точки зрения исследователя) находятся аутсайдеры, изгои (бездомные, лица, страдающие алкоголизмом, наркоманией, опустившиеся проститутки и т.п.). Совершенно очевидно, что чем ближе к верхушке пирамиды располагаются позиция и занимающий ее индивид, тем больше возможностей по удовлетворению потребностей, чем дальше от вершины и ближе к основанию, тем меньше возможностей. При этом распределение индивидов по тем или иным социальным позициям («местам») обусловлено, прежде всего, независящими от них (индивидов) факторами – социальным происхождением, принадлежностью к определенному классу, слою, группе, и лишь во вторую очередь – личными способностями, дарованием, талантом. Со временем кастовая или средневековая жесткость социальной структуры ослабевает, социальная мобильность растет («каждый простой американец может стать президентом»), однако статистически зависимость от социальной принадлежности остается. В современном обществе одним из важнейших дифференцирующих признаков является наличие высшего образования. Как заметил однажды Т. Парсонс, человечество делится на две неравные части: окончивших колледж, и тех, кто его не заканчивал. Между тем, стартовые возможности выпускника российской сельской школы и элитной московской гимназии различны, также как стартовые возможности выходца из рабочей или профессорской семьи. Относительная жесткость социальной структуры, ограниченность социальной мобильности в условиях советского государства были эмпирически показаны и количественно оценены в одном из исследований 70-х гг. с нашим участием.А все партийно-советские идеологические славословия по поводу «гегемона» рабочего класса и чиновников – «слуг народа» меркнут перед анекдотами по поводу «гегемона» и предсмертной запиской рабочего Р., покончившего жизнь самоубийством, своему сыну: «Сашенька!.. Шагни дальше отца насколько можешь выше отца по социальной лестнице» (сохранен синтаксис подлинника – Я.Г.). Социально-экономическое неравенство появилось как следствие общественного разделения труда, значение которого для развития общества трудно переоценить. При этом для наших целей следует отметить ряд обстоятельств. Во-первых, одним из важнейших критериев развития системы (в нашем случае — общества), повышения уровня ее организованности служит дифференциация, усложнение структуры, повышение разнообразия составляющих ее элементов. Это особенно важно напомнить сегодня, когда советские завораживающие стереотипы казарменного равенства, всеобщего единомыслия и единодушия не только не преодолены до конца, но и вновь оживают… Закон необходимого разнообразия У. Эшби действует и в социальном мире. Дифференциация общества как следствие углубляющегося разделения труда есть объективный и в целом прогрессивный процесс. Однако, как все в этом мире, она влечет и негативные последствия. Неодинаковое положение социальных классов, слоев (страт) и групп в системе общественных отношений, в социальной структуре общества обусловливает и социально-экономическое неравенство, различия – и весьма существенные – в реальных возможностях удовлетворить свои потребности. Это не может не порождать зависть, неудовлетворенность, социальные конфликты, протестные реакции, принимающие форму различных девиаций. «Стратификация является главным, хотя отнюдь не единственным, средоточием структурного конфликта в социальных системах». Во-вторых, главным в генезисе девиантности, включая преступность, является не сам по себе уровень удовлетворения витальных, социальных и идеальных потребностей, а степень различий, «разрыва» в возможностях их удовлетворения для различных социальных групп. Зависть, неудовлетворенность, понимание самой возможности жить лучше приходят лишь в сравнении. На это в свое время обратил внимание К. Маркс: «Как бы ни был мал какой-нибудь дом, но, пока окружающие его дома точно также малы, он удовлетворяет всем предъявляемым к жилищу общественным требованиям. Но если рядом с маленьким домиком вырастает дворец, то домик съеживается до размеров жалкой хижины». Более того, «как бы ни увеличивались размеры домика с прогрессом цивилизации, но если соседний дворец увеличивается в одинаковой или же еще в большей степени, обитатель сравнительно маленького домика будет чувствовать себя в своих четырех стенах еще более неуютно, все более неудовлетворенно, все более приниженно».Так что по-своему правы были наследники Маркса, возводя «железный занавес» вокруг нищего СССР и выпуская за его пределы только самых проверенных, надежных, «идейных» или зависимых. О том же пишет крупнейший российско-американский социолог Питирим Сорокин: «Бедность или благоденствие одного человека измеряется не тем, чем он обладает в данный момент, а тем, что у него было ранее и в сравнении с остальными членами общества… Человек, увидев роскошные одежды и фешенебельные апартаменты, чувствует себя плохо одетым и бездомным, хотя с разумной точки зрения он одет вполне прилично и имеет приличные жилищные условия». Социальная неудовлетворенность, а, следовательно, и попытки ее преодолеть, в том числе – незаконным путем, порождается не столько абсолютными возможностями удовлетворить потребности, сколько относительными – по сравнению с другими социальными слоями, группами, классами. Вот почему в периоды общенациональных потрясений (экономические кризисы, войны), когда большинство населения «уравнивалось» перед лицом общей опасности (когда происходила ломка «перед лицом смерти всех иерархических перегородок»), наблюдалось снижение уровня преступности и самоубийств. На роль социально-экономического неравенства в генезисе девиантности, включая преступность, обращали внимание еще в XIX в. Так, по мнению Турати, «классовые неравенства в обществе служат источником преступлений… Общество со своими неравенствами само является соучастником преступлений».Принс «главной причиной преступности считает современную систему распределения богатства с ее контрастом между крайней нищетой и огромными богатствами».С точки зрения Кетле, «неравенство богатств там, где оно чувствуется сильнее, приводит к большему числу преступлений. Не бедность сама по себе, а быстрый переход от достатка к бедности, к невозможности удовлетворить всех своих потребностей ведет к преступлению».Д. Белл пишет, что человек с пистолетом добывает «личной доблестью то, в чем ему отказал сложный порядок стратифицированного общества». Интересные результаты были получены в исследовании под руководством А.Б. Сахарова социальных условий в двух регионах России: «установлено, что более неблагополучное состояние преступности имеет место в том из сравниваемых регионов, где материальный уровень жизни населения по комплексу наиболее значимых показателей (средняя заработная плата, душевой денежный и реальных доход и т.д.) лучше, но зато значительнее контрастность (коэффициент разрыва) в уровне материальной обеспеченности отдельных социальных групп. В то же время в регионе с меньшим уровнем преступности материальные условия жизни были хотя и несколько хуже, но более однородны и равномерны. Иными словами, состояние преступности коррелировалось не с уровнем материальной обеспеченности, а с различиями в уровне обеспеченности: с размером, остротой этого различия».Исследование преступности в динамике за ряд лет подтвердило зависимость уровня преступности от увеличения/уменьшения разрыва между потребностями населения и степенью их фактического удовлетворения. Современные исследователи все чаще обращаются к роли социально-экономического неравенства в генезисе преступности, учитывая при этом экономические показатели (в частности, индекс Джини).
«Включенные» и «исключенные» Одним из системообразующих факторов современного общества является его структуризация по критерию «включенность/исключенность» (inclusive/exclusive). Понятие «исключение» (exclusion) появилось во французской социологии в середине 60-х гг. минувшего столетия как характеристика лиц, оказавшихся на обочине экономического прогресса. Отмечался нарастающий разрыв между растущим благосостоянием одних и «никому не нужными» другими.Рене Ленуар (1974) показал, что феномен «исключения» приобретает характер не индивидуальной неудачи, неприспособленности некоторых индивидов («исключенных»), а социального феномена, истоки которого лежат в принципах функционирования современного общества, затрагивая все большее количество людей.Исключение происходит постепенно, путем накопления трудностей, разрыва социальных связей, дисквалификации, кризиса идентичности. Появление «новой бедности» обусловлено тем, что «Рост благосостояния не элиминирует униженное положение некоторых социальных статусов и возросшую зависимость семей с низким доходом от служб социальной помощи. Чувство потери места в обществе может в конечном счете породить такую же, если не большую, неудовлетворенность, что и традиционные формы бедности». Процесс «inclusion/exclusion» приобретает глобальный характер. Крупнейший социолог современности Никлас Луман пишет в конце минувшего ХХ в.: «Наихудший из возможных сценариев в том, что общество следующего (нынешнего — Я.Г.) столетия примет метакод включения/ исключения. А это значило бы, что некоторые люди будут личностями, а другие – только индивидами, что некоторые будут включены в функциональные системы, а другие исключены из них, оставаясь существами, которые пытаются дожить до завтра;… что забота и пренебрежение окажутся по разные стороны границы, что тесная связь исключения и свободная связь включения различат рок и удачу, что завершатся две формы интеграции: негативная интеграция исключения и позитивная интеграция включения… В некоторых местах… мы уже можем наблюдать это состояние». Самое страшное – фактическая невозможность «исключенных» «включиться» в экономическую, политическую, социальную, культурную жизнь. «За годы реформ уже сотни тысяч жителей бывшего СССР стали "отходами" трансформационного процесса, еще многие тысячи беженцев оказались в России без всяких перспектив найти работу, жилье и обрести достойный образ жизни. Для многих Россия стала "транзитным пунктом" на пути в никуда». По мнению профессора Ф. Бородкина, «свыше 50% населения России – "исключенные"», т.е. люди вынужденные существовать на обочине жизни, не будучи включены в активные трудовые, социальные, политические, культурные процессы. Аналогичные глобальные процессы применительно к государствам отмечал академик Н. Моисеев: «Происходит все углубляющаяся стратификация государств… Теперь отсталые страны "отстали навсегда"!.. Уже очевидно, что "всего на всех не хватит" – экологический кризис уже наступил. Начнется борьба за ресурсы – сверхжестокая и сверхбескомпромиссная… Будет непрерывно возрастать и различие в условиях жизни стран и народов с различной общественной производительностью труда… Это различие и будет источником той формы раздела планетарного общества, которое уже принято называть выделением "золотого миллиарда". "Культуры на всех" тоже не хватит. И, так же как и экологически чистый продукт, культура тоже станет прерогативой стран, принадлежащих "золотому миллиарду"».Надо ли говорить, что Россия не входит в группу стран «золотого миллиарда»?.. По классификации Уоллерстайна (Центр, Периферия, Полупериферия), Россия относилась к Полупериферии, «хотя есть уже немало признаков того, что она деградирует в направлении Периферии»,все быстрее откатывается на Периферию. Очевидны социальные следствия процесса «включения / исключения». Именно «исключенные» составляют социальную базу преступности и иных форм девиантности (алкоголизм, наркотизм, терроризм, проституция и др.). Так, «отчаяние молодых перед будущим, которое им кажется безысходным, лежит в основе делинквентного поведения, нарушений общественного порядка, столкновений с полицией».Неудивительно, что мировая девиантология и криминология активно обсуждают «inclusive/exclusive», как один из источников девиантного поведения. Для иллюстрации посмотрим, как росла доля лиц без постоянного источника доходов (разновидность «исключенных») среди лиц, совершивших преступления, (табл. 1).Рост за 21 год (1987-2008 гг.) в пять раз.   Табл. 1. Состав выявленных лиц, совершивших преступления в 1987 – 2008 гг. в России   Год   Общее колич-во Без постоян- ного источника доходов (%) Год Общее колич-во Без постоян- ного источника доходов (%) 1987 969 388 11,8 1998 1 481 503 55,6 1988 834 673 13,8 1999 1 716 679 55,6 1989 847577 16,5 2000 1 741 439 54,8 1990 897 299 17,8 2001 1 644 242 55,1 1991 956 258 20,2 2002 1 257 700 52,4 1992 1 148 962 27,0 2003 1 236 733 53,7 1993 1 262 737 35,0 2004 1 222 594 58,9 1994 1 441 568 42,1 2005 1 297 123 60,3 1995 1 595 501 47,2 2006 811 281 59,6 1996 1 618 394 50,0 2007 1 210 785 59,6 1997 1 372 161 54,2 2008 1 256 199 60,8     Итак, с моей точки зрения, важнейшим криминогенным (вообще девиантогенным) фактором служит противоречие («напряжение», strain) между потребностями людей и реальными возможностями (шансами) их удовлетворения, зависящими, прежде всего, от места индивида или группы в социальной структуре общества, т.е. степень социально-экономической дифференциации и неравенства.   Можно считать? Заслуга «тюменской школы» во главе с проф. С.Г. Ольковым – переход от теории К. Маркса, Р. Мертона и др. к количественным оценкам значимости социально-экономического неравенства в генезисе преступности (и иных девиаций). Степень неравенства, разрыва между элитой и аутсайдерами отчасти оценивается такими экономическими показателями как фондовый или децильный коэффициент дифференциации (соотношение доходов 10% самых богатых и 10% самых бедных слоев населения) и коэффициент концентрации доходов – индекс Джини. Этот разрыв, экономически отражаемый децильным коэффициентом и индексом Джини, все возрастает в России, сопровождаясь ростом убийств, самоубийств, алкоголизма и других девиаций. По данным Всемирного банка, основанным на официальной российской статистике, доля населения за национальной чертой бедности в России – 30,9%.Индекс Джини, показывающий степень неравенства в распределении доходов населения, к началу текущего столетия был в России 0,456, тогда как в Австрии – 0,309, в Германии – 0,283, в Бельгии – 0,250, в Японии – 0, 249. Близкие же российскому были показатели в Боливии (0,447), Иране (0,430), Камеруне (0,446), Уругвае (0,446)… Не удивительно, что за десятилетие 1990-1999 гг., исследованное С. Ольковым, в год с максимальным индексом Джини (1994 г. — 0,409) в России было зарегистрировано наибольшее количество убийств – 32,3 тыс., а в год с минимальным индексом Джини (1990 г. — 0,218) – наименьшее их количество 15,6 тыс.К аналогичным результатам по данным за 25 лет (1980-2004) приходит И.С. Скифский в своем диссертационном исследовании и монографии.В качестве иллюстрации, приведем лишь два графика (1; 2) из его работы. Те же закономерности применительно ко всем регионам Российской Федерации установлены в трудах Э. Юзихановой.   Все более тревожным и криминогенным (девиантогенным) представляется наблюдающееся с конца ХХ в. углубление степени социально-экономического неравенства обществ и социальных групп. Сформировался круг высокоразвитых государств, стран «золотого миллиарда» и увеличивается разрыв между этой группой стран и остальным миром. Растет пропасть между «включенными» (inclusive) и «исключенными» (exclusive) — как странами, так и социальными слоями, группами, отдельными людьми. Процесс глобализации лишь усиливает эту тенденцию. Для полноты картины нельзя не сказать, что социальная дифференциация, социально-экономическое неравенство и наличие аутсайдеров, «исключенных» служат… источниками прогресса и двигателями истории. Действительно, существование социальных групп разной степени удовлетворенности наличным бытием, конкуренция, рынок труда (с неизбежно присущей ему безработицей – «исключенными»), вообще разнообразие социальных слоев, групп с различными интересами (добиться большего, удержать свои позиции, переменить условия жизни к лучшему) и обеспечивают изменения, развитие производства, экономики, культуры. Всеобщее «равенство» приводит к стагнации, прекращению изменений и, в конечном итоге, к гибели общества (всеобщее равенство достижимо лишь на кладбище). Девиантность, порождаемая противоречием между потребностями массы людей и неравенством возможностей их удовлетворения, может проявляться как в негативны формах (преступность, наркотизм, пьянство и т.п.), так и в позитивных – социальное, научное, техническое, художественное творчество (вспомним «реформаторов» Р. Мертона). Ибо и те, и другие девиации служат средством («годным» или «негодным», с точки зрения общества) разрешения противоречия, изменения социальной структуры (вертикальная социальная мобильность). Другой вопрос – соотношение, пропорции негативных и позитивных девиаций. Преобладание позитивных (творчество) ведет к прогрессу общества, разгул негативных – к его деградации.   От общества к индивиду А на уровне индивидуального поведения события разворачиваются следующим образом. Противоречие между наличными потребностями индивида и реальными возможностями их удовлетворения, нередко воспринимаемое как неизбежное («всяк сверчок знай свой шесток»), а то и неосознаваемое, может актуализироваться и усугубляться несоответствием объективных личностных свойств индивида (интеллектуальные, физические, волевые и эмоциональные характеристики, образование, профессия, квалификация и т.п.) требованиям занимаемой социальной позиции – «социальной неустроенностью». Социальная неустроенность вероятна, когда (1) индивид занимает позицию «ниже» своих объективных возможностей (примеры из недавнего прошлого: талантливый человек — художник, поэт, ученый на должности сторожа, истопника), (2) «выше» своих возможностей (посредственность в министерском кресле) или же (3) находится «вне» официальной структуры общества («исключенные»). Во всех этих случаях наблюдается, очевидно, и «рассогласование статусов», предложенных Л.И. Спиридоновым в качестве причины покушения индивида на существующий порядок.Возможно также, что личностные особенности и занимаемая социальная позиция совпадают (малообразованный, малоквалифицированный, с не очень высокими интеллектуальными задатками человек работает подсобным рабочим), но сама позиция является «устаревшей», отмирающей в условиях развитого общества. Социальная неустроенность может не осознаваться индивидом или, будучи осознана, проявляться психологически как неудовлетворенность. Индивид, находящийся в состоянии социальной неустроенности, будет стараться преодолеть ее – либо активной позитивной деятельностью (повышение образовательного и профессионального уровня, приобретение второй профессией, овладение иностранными языками, изобретательство и т.п.), либо активной нежелательной для общества деятельностью, в частности преступной. Не сумев активно преодолеть неустроенность (мертоновская «двойная неудача»), индивид может либо смириться, либо найти утешение в алкоголе, наркотиках, либо решиться на самоубийство. Социальная неустроенность (в случае занятия индивидом позиции выше его объективных данных), а также безграничность социальных и идеальных потребностей, их принципиальная «неутоляемость» объясняют, с нашей точки зрения, и «беловоротничковую», элитную преступность. В случае нахождения на позиции выше своих объективных возможностей чиновник высокого ранга, менеджер, иной руководитель будут предпринимать усилия, чтобы сохранить позицию, а то и подняться выше, используя доступные, в том числе нелегальные, способы (подкуп, подлог, устранение конкурентов и т.п.). Кроме того, и среди тех, у кого «все есть», существуют непонятные для «простых людей» конкуренция, зависть, соперничество, приводящие к «престижному», избыточному потреблению, так хорошо описанному Т. Вебленом.Следует, однако, заметить, что неуемное стремление к наживе и избыточное потребление присущи не лучшим представителям элиты. Неразумное сверхпотребительство «верхов», обеспечиваемое нелегальными, чаще всего в ущерб остальному населению, средствами, рано или поздно может обернуться против них: «Чем больше неимущие группы сомневаются в законности существующего распределения дефицитных ресурсов, тем вероятнее, что они должны будут разжечь конфликт».При этом «чем более жесткой является социальная структура, тем меньше в ней будет институционализированных средств, позволяющих гасить конфликты и напряженность, тем острее будет конфликт». В отечественной криминологической литературе нередко потребности подразделяют на нормальные или естественные и ненормальные или извращенные. После чего утверждается, что в основе криминального поведения обычно лежат извращенные потребности. Представляется, что такое деление излишне аксиологично и недостаточно корректно. Сами потребности «нейтральны», они не могут оцениваться как «хорошие» (естественные) или «плохие» (извращенные). Способы, средства их удовлетворения могут признаваться желательными, допустимыми или недопустимыми, с точки зрения общества, государства. Очевидно любая, самая «естественная» потребность может быть удовлетворена с помощью как легальных, так и нелегальных средств. «Не существует потребностей хороших и плохих, низших и высших, разумных и неразумных. Все основные потребности органически присущи каждому человеку: их нельзя ни уничтожить, ни искусственно насадить. Разумными и неразумными, возвышенными и низменными могут быть только формы удовлетворения этих потребностей». Особое криминогенное значение имеет неудовлетворенность социальных потребностей (нужда) – в статусе, престиже, самоутверждении. Витальные потребности, во-первых, ограничены, имеют естественный предел (сытому человеку не надо думать о еде), во-вторых, в современных развитых странах относительно легко удовлетворяются. Социальные же и идеальные потребности безграничны, для их удовлетворения требуется больше сил, возможностей, благоприятных условий. Между тем, именно неудовлетворенные социальные потребности, в частности, в самоутверждении нередко приводят к преступному насилию или же к ретретистским формам девиантного поведения. Несвершение, нереализованная потребность в самоутверждении приводит в конечном итоге к фрустрации,кризису личности, девиантным проявлениям. Нелишне заметить, что роль «социальных» потребностей велика и в детерминации поведения стадных животных. Так, среди них идет борьба за «статус», ранг, положение в «обществе» себе подобных. «Высокий ранг в группе обеспечивает преимущественный доступ к пище, местам отдыха и самкам»(почти как у людей...). В ряде случаев ранг определяется с момента рождения. Когда вылупливаются цыплята домашней куры, они сразу же «определяют» свой ранг. Цыпленок первого (высшего) ранга впредь может клевать всех братьев и сестер, его же – никто из них. Цыпленок второго ранга может клевать всех остальных, кроме цыпленка первого ранга, и т.д. (американские исследователи используют понятие «теория клевков» — кто кого вправе «клевать» в человеческом обществе). В других случаях ранг зависит от «социального происхождения»: «У резусов (порода обезьян – Я.Г.) сыновья высокоранговых матерей имеют шанс занять более высокий ранг».Экспериментально было показано, что если в стаде обезьян самца первого ранга начать кормить после других членов семейства, пусть также обильно и вкусно, как он привык, он проявляет все признаки стресса, фрустрации, невроза вплоть до инфаркта миокарда. Не меньшее значение имеет потребность в «знаниях», «информации», «самоутверждении» животных, проявляющаяся как в борьбе за статус (ранг), так и в повышенной поисковой активности некоторых особей («исследователей», «первопроходцев»). Изложенные соображения позволяют придти к выводу о профилактических возможностях «канализирования» социальной активности в социально приемлемых формах (идея «баланса социальной активности» и возможности «канализирования» активности были нами высказаны еще в 70-80-х гг.). Так, «в зависимости от способов и средств удовлетворения присущая подростку потребность занять определенное место в группе сверстников, утвердить себя среди других, а, следовательно, и в своих собственных глазах может трансформироваться в общественно полезную деятельность – учебу, изобретательство, спорт и т.п. или в хулиганские действия, кажущиеся "немотивированными"». Мне представляется, что изложенные теоретические рассуждения, подкрепленные результатами эмпирических исследований и их математической обработкой, таят большой креативный потенциал и имеют вполне прикладные выходы.  
  Опубликовано в: Экономика и право / ред. А. Заостровцев. СПб.: Наука, 2009. С.169-188. Например: Гилинский Я.И. Криминология: Теория, история, эмпирическая база, социальный контроль. Изд. 2-е, дополненное. СПб., 2009. С. 116-181. См.: Административный вестник. 1926. №1. С. 30. Бачинин В.А. Философия права и преступления. Харьков, 1999; Моисеев Н. Расставание с простотой. М., 1998; Синергетика и методы науки / ред. М.А. Басин. СПб., 1998. Winfree L., Abadinsky H. Understanding Crime. Theory and Practice. Chicago, 1996. P.9-11. Подробнее см.: Кун Т. Структура научных революций. М., 1975. «Важные открытия в конкретных науках почти всегда делали посторонние люди или ученые с необычным складом мышления» (Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986. С.135). Чижевский А.Л. Космический пульс жизни: Земля в объятиях Солнца. Гелиотараксия. М., 1995. С.350-405, 623. Ольков С.Г. Математическое моделирование в юриспруденции, этике и девиантологии. Тюмень, 2006. См.: Человек как объект социологического исследования / ред. Л.И. Спиридонов, Я.И. Гилинский. Л., 1977. С. 170-191. Парсонс Т. Общий обзор. В: Американская социология: Перспективы, проблемы, методы. М., 1972. С.375. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.6. С. 446. Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 273. Гачев Г. Образ в русской художественной литературе. М., 1981. С.198. Гернет М.Н. Избранные произведения. С. 306-310, 449-459; Podgórecki A. Patalogia źjcia spolecznego. Warszawa, 1969. Гернет М.Н. Там же. С. 111. Там же. С.119. Там же. С.375. Белл Д. Преступление как американский образ жизни. В: Социология преступности. М., 1966. С.267. Методологические вопросы изучения социальных условий преступности / ред. А.Б. Сахаров. М., 1979. С.29-30. Коробейников Б.В., Селиванов Н.А., Скворцов К.Ф. Изучение факторов, влияющих на изменение уровня и структуры преступности // Советское государство и право. 1982. №1. Grover Ch. Crime and Inequality. Willan Publishing, 2008; Hagan J., Peterson R. (Eds.) Crime and Inequality. Stanford University Press, 1995; White R., Habibis D. (Eds.) Crime and Society. Oxford University Press, 2005, pp.187-207. Погам С. Исключение: социальная инструментализация и результаты исследования // Журнал социологии и социальной антропологии. Т.II. Специальный выпуск: Современная французская социология, 1999. С. 140-156. Lenoir R. Les exclus, un français sur dix. Paris, 1974. Погам С. Указ. соч. С.147. Луман Н. Глобализация мирового сообщества: как следует системно понимать современное общество. В: Социология на пороге XXI века: Новые направления исследований. М., 1998. С. 94-108. Яницкий О.Н. Модерн и его отходы // Социологический журнал, 2004, №1/2, с.205. Бородкин Ф. Социальные эксклюзии // Социологический журнал. 2000. №3/4, с.5-17. Моисеев Н.Н. Расставание с простотой. М., 1998. С.360, 447. Pro et Contra. Проблемы глобализации. 1999. Т.4, №4. С. 227 Погам С. Указ. соч. С.150. Finer C., Nellis M. (Eds.) Crime and Social Exclusion. Blackwell Publishers Ltd., 1998; Young J. The Exclusive Society: Social Exclusion, Crime and Difference in Late Modernity. SAGE Publications, 1999; Гилинский Я.И. «Исключенность» как глобальная проблема и социальная база преступности, наркотизма, терроризма и иных девиаций // Труды Санкт-Петербургского Юридического института Генеральной прокуратуры РФ, 2004. №6, с.69-77. Источник: Ежегодники «Преступность и правонарушения. Статистический сборник». М. - Доклад о мировом развитии 2005. Как сделать инвестиционный климат благоприятным для всех. М., 2005. С.261. Ольков С.Г. О пользе и вреде неравенства (криминологическое исследование) // Государство и право, 2004, №8, с. 73-78. Скифский И.С. Насильственная преступность в современной России: объяснение и прогнозирование Тюмень, 2007. Юзиханова Э.Г. Моделирование криминогенных процессов в субъектах Российской Федерации. Тюмень, 2005. Проблемы глобализации // Pro et Contra. 1999. Т.4. № 4. С.227-232, 254-265; Глобализация и девиантность / ред. Я. Гилинский. СПб., 2006. Спиридонов Л.И. Социальное развитие и право. Л., 1973. С. 167. Веблен Т. Теория праздного класса. М., 1984. Тернер Дж. Структура социологической теории. М., 1985. С.167. Там же. С.169. Симонов П.В. Мотивированный мозг. М., 1987. С. 216. Фрустрация – психическое состояние тревоги, дискомфорта, напряженности в случаях, когда человек не может ни достигнуть желаемого, ни отказаться от него. Симонов П.В. Мотивированный мозг. С. 33. Там же. С.33. Огромный теоретический и эмпирический материал содержится в вышеназванной книге П.В. Симонова. Гилинский Я.И. Социальное планирование города и проблемы отклоняющегося поведения. В: Актуальные проблемы социального планирования. Иркутск, 1975. С. 244-252; Человек как объект социологического исследования. Л., 1977. С.103; Гилинский Я., Раска Э. О системном подходе к отклоняющемуся поведению // Известия Академии наук Эстонской ССР. Общественные науки. Т.30. №1. Таллинн, 1981. С. 134-143. Симонов П.В., Ершов П.М. Темперамент. Характер. Личность. М., 1984. С.66. Я.И.Гилинский профессор из Санкт-Петербурга.